Александр Кравченко: В первом бою мне спасли жизнь сербы
Интервью с Александром Кравченко.
28 июня, во время празднования Видовдана на Патриаршем Подворье в Сокольниках, журналист «Народного Собора» Перевощиков Артём встретился с бывшим русским добровольцем в Сербии, ветераном Боснийской войны, членом Центрального Совета движения «Народный Собор», председателем Всероссийской общественной организации «Косовский фронт», руководителем проекта содействию военно-патриотическому воспитанию «Стягъ», председателем Московского Славянского Общества Александром Александровичем Кравченко.
А.П.: Александр Александрович, сегодня Видовдан, сербский народный праздник. Для русского человека это может показаться странным – праздновать свое поражение в битве на Косовом поле. Как можно объяснить этот феномен?
А.К.: Действительно, Видовдан не просто отмечается, а именно празднуется сербами.
Тут есть два аспекта. Первый – богословский, православный. Действительно, это было поражение сербского войска от турецких захватчиков, но этот день праздничный, и это мало кому понятно, особенно человеку не православному, западной культуры. Праздник основывается на предании и народной памяти. Предание гласит о том, что князю Лазарю, который возглавлял сербское войско, был предложен выбор между царством земным и небесным. Поражение означало Царствие небесное для его воинов и всего сербского народа, победа означало царство земное – сильное государство до конца жизни Лазаря, но без царства небесного. Князь Лазарь выбрал Царствие небесное. Но это не значило, что не нужно идти на поле боя. Наоборот, надо было сделать все для победы, приложить все усилия и заранее знать, что войско потерпит поражение. Так и случилось. Сам князь был взят в плен, затем обезглавлен. Но в сербском народном сознании Видовдан – день поражения сербского войска, остался днем, в который народ получил возможность войти в Царство небесное. Был сделан выбор национальным лидером за весь народ, и на протяжении многих веков в песнях, сказаниях этот выбор считается правильным, поэтому Видовдан и празднуется.
Этот праздник очень символичен. Сегодня Косово находится в оккупации, от Сербии требуют признать его независимым, ставят условие – признание Косова как билет в Евросоюз. По сути дела тот же выбор между материальным и духовным, то есть выбор между Евросоюзом и последующими материальными благами и национальным самосознанием и единством народа и страны.
Почему мы, русские, празднуем Видовдан? Потому что сербы нам очень близки. Но мы хотим придать этому празднику общеправославный характер, чтобы этот день вдохновлял не только сербов, но и других православных. Он дает нам замечательный пример победы духовного над материальным, что особенно актуально сегодня, когда люди стремятся за материальными благами, при этом забывают о том, что их делает людьми, о национальных и духовных идеях, что крайне необходимо для гармоничного развития человека. Поэтому мы активно пропагандируем этот праздник среди православных народов, чтобы он стал нашей общей традицией.
Второй аспект – политический. Косово сейчас находится в очень тяжелом положении, наша задача, русского православного народа, оказать ему поддержку.
А.П.: Как на Ваш взгляд в России приживается этот праздник?
А.К.: В России об этом празднике многие знают. Прежде всего, это те люди, которые так или иначе связаны с Сербией. И таких людей становится все больше и больше. Сербы очень любят русских, наверное, на генетическом уровне у них это заложено. Главная проблема – в России нет единого оргкомитета по празднованию Видовдана, каждый его празднует по-своему. Но чем больше будет контактов между сербами и русскими, тем больше этот праздник будет актуален для русского православного народа.
А.П.: Говорят, что новое поколение сербов больше ориентировано на Запад. Так ли это?
А.К.: Если говорить о новом поколении, о молодежи, то это поколение, выросшее во время войны, поколение, которое было свидетелем бомбардировок Сербии самолетами НАТО. Это поколение решительно за косовский завет князя Лазаря. Естественно, они ориентированы на Россию. Большинство из них знает и понимает, что без России решить косовский вопрос невозможно. Это очевидно, потому что албанцы решили этот вопрос, призвав на помощь блок НАТО. У нового поколения вызревает идея реванша за национальное унижение. Это поколение никак не ориентировано на Запад.
А предыдущее поколение, выросшее в социалистической Югославии, все-таки росло в европейском комфорте. Воспоминания об этом и делят сербский народ. Однако, по опросам только 3% сербов за вступление в Евросоюз.
А.П.: Какой резонанс имела в Сербии отставка Милошевича?
А.К.: Милошевич – неоднозначная фигура. С одной стороны, он выступал как национальный лидер, ведущий к объединению страны и народа, но с другой стороны, на политической арене он выступил как предатель Сербии, потому что его решения привели к тому, что республика Сербская Краина прекратила свое существование, часть Республики Сербской отошла неприятелю. Милошевич потерял и Косово, хотя это не вполне его вина. Он шел на компромиссы и уступки по Косово. Несмотря на бомбардировки, ни один иностранный солдат не ступил на косовскую землю. Сербы рвались в бой, готовы были сражаться до последнего. Милошевич имел огромную поддержку со стороны сербского народа. Подписав Кумановские соглашения, безусловно, под давлением Черномырдина, получив невероятные обещания, которые, конечно, не были выполнены, он потерял кредит доверия у большей части сербского населения. Это и стало причиной его поражения, ухода с политической арены, а впоследствии и передачи его в Гаагу.
Я уезжал из Сербии в то время, когда Милошевича отстраняли от власти. У Сербов не было российского опыта, они думали, что свергнув Милошевича, придут в светлое будущее. Однако, все оказалось наоборот. Я их еще тогда предупреждал, что пришедшие ему на смену будут, как минимум не лучше.
А.П.: Как Вы оказались в Сербии?
А.К.: Мне было 20 лет, я только вернулся из армии. Тогда как раз разгоралась война в Югославии. Я чувствовал, что нужен там. Россия тогда была не на стороне Сербии, и даже поддержала санкции против нее. Я решил, что если мое государство не участвует, я поеду сам, чтобы показать, что правительство Ельцина – это не вся Россия, не русский народ.
В то время развивалось русское добровольческое движение: только что закончилась Приднестровская война, казачество было на подъеме. Так что было достаточно легко попасть в Сербию и принять участие в боевых действиях на ее стороне в качестве добровольца. Русских добровольцев с 1991 по 1999 годы, по официальным данным, в Сербии побывало порядка тысячи человек, из них около 50 погибло. Но реально туда поехало в 10 раз больше. Мне кажется для 90-х годов добровольческая активность подобного рода была уникальна. Несмотря на трудности с оформлением загранпаспортов, трудности в самой России, финансовые затраты люди ехали. Это было также и некой палочкой-выручалочкой для национального самосознания: в столь тяжелое время нашлись люди, которые с оружием в руках засвидетельствовали свой патриотизм и верность идее славянского единства. Добровольческое движение свидетельствует о том, что эта идея не пустая фраза, она жива, и она реально воплотилась на поле боя. Среди нас были русские, болгары, словаки, чехи. Сами сербы не разделяли русских на украинцев, белорусов и русских, для них мы были и есть единая нация. Были даже представители украинских националистических движений, вроде УНА-УНСО, но и они входили в русские добровольческие отряды. Впрочем, русскими считались, как сербами, так и в самой добровольческой среде даже люди из Грузии и Осетии.
А.П.: Сколько времени Вы провели в Сербии?
А.К.: Война началась в 1991 году в Хорватии, потом она переросла в боснийскую войну, закончилась эта война в 1995 году. Затем было 3-4 года затишья, 1998 год – конфликт в Косово и 1999 год – бомбардировки НАТО. Я там был с 1992 года по 2000.
А.П.: Какая война запомнилась Вам больше всего?
А.К.: Я активно участвовал именно в Боснийской войне, там был тяжело ранен и награжден. Она и длилась больше всех 3,5 года, это была сложная война. У меня остались очень яркие впечатления: я тогда был совсем молод. Ты как будто попадаешь в другой мир, сошедший с экрана кино. Это и необыкновенная красота боснийских гор; это и люди, живущие в традиционном обществе, что для нас, граждан бывшего СССР было в диковинку; это и подъем боевого духа, патриотический порыв… Но самое запомнившееся – бомбардировки. Я до последнего момента, до марта 1999 года не верил, что подобное возможно в современном мире. Реально не было ни одной существенной причины, чтобы бомбить Сербию, сербы шли на компромисс, шли на уступки, готовы были к переговорам. Но кому-то очень хотелось пустить кровь. После этих бомбардировок, что-то надорвалось во мне, я даже не смог продолжать учебу в Белградском университете.
А.П.: Какие наиболее яркие впечатления остались у Вас от участия в боевых действиях?
А.К.: Самым ярким был первый бой. Мало того, что первый бой всегда очень тяжел психологически, в силу определенных обстоятельств мы оказались в окружении, из которого нужно выходить по горам, по пересеченной местности. На нас велась охота, нас пытались окружить, поймать. А мы даже не знали, куда нам идти и где мы находимся. Помню, как 2 часа лежали совершенно без движения, неприятель находился буквально в 30-ти метрах от нашей группы, он примерно знал, где мы находимся, искал нас, но не мог найти. Для того, чтобы это понять, надо представить: горы, склоны, заросли, которые даже в зимнее время дают укрытие… Я лежал в очень неудобном положении – головой вниз по склону, и ждал, что каждую секунду на меня может наступить вражеский сапог. Я не мог пошевелиться, не видел, что происходит наверху. А наверху находился неприятель. В какой-то момент – это было около 12 часов – мы услышали колокольный звон и поняли, куда нам надо отходить. Лично я счел это знаком свыше.
В результате мы благополучно выбрались. При этом замечу, что сербы, сидевшие в окопах (в сербской армии было разделение на части, которые сидят в окопах, и части которые ходят по горам – так называемые интервентные отряды), узнав, что русский отряд попал в такое положение пошли нас искать. Хотя назначение их было совсем в другом и чисто по-человечески они очень боялись. Русские из другой части нашего отряда, которая вернулась раньше, не пошли нас искать – я, впрочем, не осуждаю их за это, – а сербы пошли. Я считаю, что в первом бою мне спасли жизнь сербы.
А.П.: С чем было связано разделение ролей в подразделениях сербской армии: на тех, кто ходит по горам и тех, кто сидит в окопах?
А.К.: Мы приехали молодыми ребятами, не обремененными семьями, может даже немного глупыми в чем-то, а сербская армия в основном состояла из людей семейных. Естественно, они были менее расположены к лазанию по горам, им это было сложновато. Поэтому часть сидела в окопах: вышел из дома – сел в окоп (так, правда, было на начальном этапе войны). В эту категорию попадали пожилые, семейные люди и молодежь призывного возраста, их в горы не посылали, берегли. А те, кто ходил по горам, так называемые «интервентные четы» – штурмовые роты, были чуть постарше призывников, добровольцы. Но я бы не сказал, что сидеть в окопах – значит отсиживаться. Нет! Сидеть в окопах зимой по 3-4 недели, ничем не обогреваясь – нелегкое дело, почти подвиг. Интервентным отрядам было проще: вышли в горы, отвоевались, вернулись в город. Квартировали мы в городе в более-менее комфортных условиях с душем, горячим питанием. Интервентные отряды работали, все-таки, время от времени: наступали, либо контратаковали, либо вели разведку. В этом и была разница между «окопниками» и «интервентами». Если где-то случался прорыв фронта, то в действиях участвовали и те, и другие.
А.П.: Что на войне тяжелее всего?
А.К.: Тяжелее всего психологическая адаптация к новым условиям. К условиям смерти. Очень сильное впечатление произвела гибель на моих руках товарища. Он был тяжело ранен. Сам процесс ухода человека из жизни – притом, что мы все были молодые, – произвел на меня страшное впечатление. После этого я даже хотел уехать домой, но остался, втянулся. Даже физические нагрузки не столь тяжелы, как психологические.
А.П.: Случались ли подвиги на той войне?
А.К.: Подвиги были и не однократно. На первом этапе войны существовали отдельные русские добровольческие отряды, в конце войны остатки их влились в отряд «Белые волки». Туда входили добровольцы разных национальностей: сербы, русские, болгары. Это было самое элитное подразделение армии Сербии, которое бросали в бой. Дело происходило в 1994-1995 годах, когда Республика Сербска только оборонялась, поскольку противник получал активную поддержку вооружением. Так вот, случай был, прорыв трех мусульманских боснийских бригад под городом Тырново. В результате мусульманской атаки сербские части, которые находились на позициях, начали хаотично выступать и оставили город. Я не участвовал в тех действиях, я был ранен в то время. На встречу, наступавшим боснийским бригадам (каждая по 300-400 человек) была брошена часть отряда «Белые волки» – 10-15 человек. То, что произошло дальше – просто фантастика! Хотя тут сыграла роль специфика горной войны, когда части вынуждены растягиваться по дорогам и ущельям. Мусульмане, видевшие бегство сербов, расслабились, приготовившись к легкому наступлению, и в этот момент появились «белые волки». Они нанесли удар по авангарду и своими наглыми, дерзкими действиями сбили с противника боевой настрой, так что он остановился и начал окапываться. Потом подошли сербские резервы и прорыв был остановлен.
А.П.: Если бы началась очередная война, Вы бы поехали туда?
А.К.: Конечно, поехал бы, если бы была возможность. Это мой народ. Я вообще считаю, что русские и сербы очень близки, это по сути один народ. То, что там происходит, войны, конфликты – это удар по России. Сербия – лишь небольшая помеха в глобальной игре и идеологи НАТО этого не скрывают. Если война случится, я думаю, она будет касаться Косово. Косово – это святыня, не только сербского, но и всего православного народа, и защита его – прямая обязанность православных.
А.П.: Каким Вы видите будущее Сербии?
А.К.: Я люблю этот народ, я люблю эту страну и желаю ей только добра. Добро, в моем понимании, находится в сфере развития своих национальных традиций, национальных идей, а не стремления в ЕС или НАТО. Интерес русского народа в том, чтобы сербы были сербами. Я хотел бы, чтобы Сербия была сильным, достойным государством, достойным своего народа, своей истории, своих святых, это исключает ее членство в ЕС, НАТО и прочих антихристианских, антиправославных структурах.
А.П.: Что могли бы сделать русские, чтобы помочь Сербии?
А.К.: Для сербов мы являемся неким авторитетом. У сербов есть такая пословица: «На небе – Бог, на земле – Россия». Даже сейчас мы для них являемся неким мерилом своего поведения. Это касается, кстати, не только сербов, у них это просто выражено наиболее ярко. Поэтому показывая им здоровый путь развития, мы можем очень серьезно изменить ситуацию в Сербии. Кроме того, усиливаясь в целом, русский народ может многое сделать для сербов, для многих народов.
Если перейти к конкретике, то, например, такая организация как «Народный Собор» обладает общественными технологиями, которых у сербских организаций нет. Ознакомление с ними сербов может серьезно повлиять на общественно-политическую жизнь современной Сербии.
А.П.: Спасибо!
А.К.: Спасибо Вам!