В поисках выхода на территории нестабильности

Ваххабитская угроза все явственней нависает над Дагестаном

Ещё недавно дагестанцы с тревогой поглядывали на своих соседей, чеченцев. Именно оттуда, со стороны Чечни 12 лет назад произошло ваххабитское вторжение. Сегодня уже Дагестан всё больше превращается в территорию нестабильности. Есть ли выход из этой ситуации?

Это страшное слово «Губден!»

От того, что рассказывал этот работник следственного комитета при генпрокуратуре, на душе с каждой минутой становилось всё тревожнее и тревожнее. Как же такое может быть? И почему об этом молчат газеты?

— Да здесь есть целые районы неподконтрольные официальной Махачкале. Приезжаешь в такой богом забытый посёлок, а там – здание администрации на замке, а сам глава в бегах. Как в гражданскую войну: «Все ушли на фронт». Участковый, если его ещё не убили, сидит дома с пистолетом в руке и на все вопросы отвечает из-за двери: «Никого нет!»

— Ну как же так, — не сдавался я. – Хоть какая-то власть должна быть? Должен же хоть кто-то на телефонные звонки отвечать, да печати шлёпать на документы.

— В таких сёлах и главы администрации – сплошь ваххабиты – подсадные утки. Днём ставят печати, заодно собирают информацию, а ночью берут автомат — и в лес, — командированный из России на несколько месяцев молодой следователь, просивший не называть его фамилию, говорил мне это, похоже, на полном серьёзе.

— Губден, продолжал он – одно из самых ваххабитских мест в Дагестане. Оттуда родом одних бандитских главарей сколько. Например, недавно уничтоженный эмир Дагестана Вагабов или нынешний смотрящий по Карабудахкентскому району – Абусов. Гиблое место.

— А что местный имам? – пытаюсь найти хоть какую-то брешь в железной логике собеседника.

— Имам такой же, как и все ваххабит. Трогать его просто боятся. Поговорите с солдатами, офицерами, которые там были. В магазин заходишь в форме – тебе ничего не продадут. Дети могут камнем бросить или показать, как голову будут отрезать. У них ведь в школе раздельное обучение: мальчики учатся отдельно от девочек.

— А причём тут ваххабизм? В России до революции, да и при Сталине детей тоже отдельно обучали.

Этого мой собеседник, похоже, не знал….

Ещё раз прокручиваю весь разговор, сидя в бронированном уазике, который везёт меня в Губден. После серии терактов, происшедших в селе и его окрестностях, этот небольшой посёлок стал с подачи журналистов считаться чуть ли не гнездом ваххабитов в Дагестане. Колонна из нескольких Уралов с солдатами из национального дагестанского батальона, входящего в состав бригады внутренних войск МВД России, движется в этот посёлок, чтобы произвести смену военнослужащих, которые месяц несли здесь службу.

На лицах моих попутчиков – офицеров-дагестанцев усталость и отрешённость. Они немногословны. Губден? Да, однозначно, бандитское село. Одних милиционеров местных, сколько здесь погибло. Причины, по которой жители уходят в лес? Нет работы. Интересуюсь, мол, что, в лесу хорошо платят? Все уверены, что да, но конкретную сумму назвать затрудняются. Лениво поругали «ваххабитов», ссылаясь на мнение своих дедов, которые, мол, хорошо разбираются в вопросах религии. А что сами? Самим, как признаются, разобраться в этих тонкостях сложнее. Верующих по-настоящему среди них, как я понял, нет.

На въезде в злосчастный посёлок мне показывают два полуразрушенных дома по краям дороги. Здесь 14 февраля этого года произошёл теракт. Тогда погибло два сотрудника дагестанского МВД, более 20 человек было ранено. Делаю несколько снимков – взрыв, чувствуется, был не слабый. Дома за почти полгода так и не восстановили.

Несколько минут езды по пыльной, неширокой улице и поворот налево, к заставе. Дальше, прямо — центр посёлка. Въезд туда венчает украшенная серпом и молотом арка с интересной надписью ниже: «5000 лет объединению родовых поселений Бахру-кадар». Под ней просвечивается старая, прославляющая, КПСС…

Вместо «Аллаху акбар» – «Справедливая Россия»

Застава оборудована по всем правилам военной науки. По периметру ров с колючей проволокой. По углам — обложенные мешками с песком и бревенчатой крышей в один накат огневые точки. На каждом посту – телефон. Часовые, как того требует устав, малоразговорчивы. С помощью разводящего, удаётся выяснить, что по ночам посты иногда забрасывают камнями: «Провоцируют на выстрел — проверяют нашу бдительность». «Наверное, это мальчишки балуются», — предлагаю свою версию, однако сопровождающий меня офицер скептически качает головой:

— Учитывая специфику села, жёсткое воспитание в семьях, дети здесь по ночам сидят дома. Это – бандиты.

Войсковая застава разместилась на территории ПОМа – поселкового отделения милиции. На крыше – под сенью дагестанского триколора наблюдательный пост. При входе — мемориальная табличка с выгравированными портретами и именами убитых милиционеров. Пять человек, включая начальника ПОМа майора милиции Абдулмалика Магомедова, погибли в этом проклятом посёлке. Для большинства из них он был родным.

Совсем рядом, на улице Гагарина – здание поселковой администрации. Прямо перед ним, в тот же февральский день, только на несколько часов раньше прогремел первый взрыв. Тогда в помещении размещался взвод солдат, и именно сюда пыталась проникнуть смертница, но её не пустили. Когда она поняла, что путь внутрь ей заказан, то привела в действие, размещённое на теле взрывное устройство. Тогда на месте был убит вышедший в это время покурить на крыльцо солдат. Он единственный, кто был без бронежилета. От женщины осталась голова, две ноги и кисть. Это, если не считать кишок и прочих внутренностей, развешанных по ближайшим кустам. Такой вот натюрморт. Я видел фотографии останков. Будь моя воля, разместил бы эти снимки в СМИ с соответствующими комментариями. Уверен, после этого, желающих стать «невестой Аллаха», стало бы на порядок меньше. Какой же представительнице слабого пола, даже зомбированной идеями джихада, захочется предстать не то, что перед Аллахом, перед неверными в таком непотребном виде?

По дороге к зданию администрации попадается увенчанный звездой памятник погибшем в Великой Отечественной войне односельчанам. Пытаюсь подсчитать, сколько же их было и… сбиваюсь со счёта – пять мраморных досок, испещрённых труднозапоминаемыми фамилиями. Как выяснил позже, порывшись в интернете, на фронт ушли более тысячи уроженцев Губдена. Из них 670 человек не вернулись домой с полей сражений. Ещё 1200 жителей села работали в это время на строительстве оборонительных рубежей. Кроме того свой вклад в общую победу губденцы внесли и деньгами, собрав приличную сумму на постройку танковой колонны и авиаэскадрильи. Так, по крайней мере, утверждает уроженец села, профессор М. Абдуллаев. Сотни его земляков были награждены орденами и медалями за ратный и мирный труд. Многие ветераны, даже вернувшиеся с войны инвалидами, работали в совхозе. В живых их на сегодняшний день, на весь район осталось совсем немного – чуть больше двадцати.

Рядом, словно в подтверждении хода моих мыслей, доска почёта — передовики совхоза. Последние изменения вносились в 2000 году. Читая имена фамилии лучших бригадиров, животноводов, доярок, трактористов, прихожу в недоумение. В России, там, где приходилось бывать в последние годы в сельской местности, всё, что сохранилось от совхозов-колхозов, то давным-давно поросло быльём, заброшено, пропито и забыто. А здесь, судя по цифрам на стенде, совхоз относительно недавно процветал! По многим показателям план 2000 года перевыполнен. Чистая прибыль составила 1 миллион четыреста тысяч рублей. Возможно, это как то связано с приходом к власти в это время В.Путина и началом контртеррористической операции по выдворению из Дагестана незваных гостей, и в связи с этим особого внимания центра к республике? Эх, спросить бы кого поподробнее…

Но в здании с вывеской «Сельсовет Губденский» никого нет. Дверь закрыта. Вспомнился рассказ следователя о двуликом председателе-ваххабите. Однако эта мысль никак не вязалась с предвыборным избирательным плакатом «Справедливой России», размещённом над входом в здание. Это, конечно, не «Слава КПСС», но зато, слава Богу, и не «Аллаху акбар!» Пока раздумывали, что делать дальше, нас пригласили в гости.

«Ненаши» в городе

Живущая неподалёку женщина с интересным именем Написат раньше работала в администрации бухгалтером. С приходом нового главы ей пришлось уволиться. Теперь третий месяц сидит без работы, а значит и без денег. Выручают, как могут, родственники. К слову, новый, как и прежний глава посёлка, вовсе не прячутся в лесах, а предпочитают принимать граждан на дому. Люди к этому привыкли и знают, где его искать.

Пока женщина угощала нас ароматным чаем с домашними лепёшками – чуду, я пытался разузнать, как протекает жизнь в Губдене. Гостеприимная хозяйка оказалась на удивление разговорчивой. Какого-то страха перед московским журналистом и сопровождавшим его военным она не испытывала. «А как же кровожадные вахи, их месть?» — этот вопрос читался в моих глазах и она, улыбаясь, ответила: «Я же под охраной войск!».

На самом деле, по её словам влияние ваххабитской общины в посёлке сильно преувеличено. Да, есть такие люди, которые приняли эту непонятную большинству веру. Да, скорее всего, это они убили нескольких милиционеров. Да, в посёлке несколько раз проводились оперативно-розыскные мероприятия, но большинство населения Губдена по её словам эти меры воспринимают адекватно и не симпатизируют радикалам. Убитого бандитами начальника поселковой милиции охарактеризовала очень положительно. Майор Абдулмалик Магомедов был очень отзывчивый человек, пользовался у односельчан авторитетом — настоящий губденский Анискин.

Осторожно интересуюсь о её религиозных взглядах, как настроен местный имам? В мечеть Написат не ходит, хиджаб не носит. Предпочитает скромный платок, положенный её общественному статусу одинокой женщины (она в разводе) и возрасту. В свободное время предпочитает, как и её ровесницы из сельской местности где-нибудь в России, телесериалы о несчастной любви и горькой женской доле. Не прочь она так же поболтать с соседками о местных новостях. А вот имам по её словам порядочный человек. Он, кстати, просил всем жителям посёлка передать, что если кто-то будет продолжать бросать в военных камни, то может получить в ответ пулю: «У военных есть приказ стрелять!» Такой вот вполне грамотный инструктаж.

Расспросил и про школу. Чему там учат? Школа в посёлке средняя, а учат в ней по утверждённой министерством образования республики программе. Факультативно имам проводит здесь занятия по основам ислама. Не все ребята, правда, по разным причинам школу посещают. Таких наберётся около 50 человек, но работа по вовлечению молодёжи в учебный процесс, особенно после активизации банд подполья в Губдене, проводится.

У местных властей и духовенства есть, слава Богу, единый взгляд на «молодёжную проблему», которая стоит в Дагестане особенно остро. Суть её в том, молодые дагестанцы должны остаться «нашими», т.е. воспитываясь на базе традиционных ценностей быть лояльными нынешней власти. Насколько этот вопрос актуален, я убедился, когда гуляя пару дней спустя по Махачкале, набрёл на группу молодых ребят. Они горячо обсуждали недавно завершившуюся спецоперацию под Кизляром. Сомнений, кому они симпатизировали, у меня, по ходу разговора, не осталось. «Наши» для них были те, кого мы обычно называем бандитами.

Война в Дагестане сегодня, в первую очередь, ведётся не за деньги, власть или землю, но за умы и сердца молодёжи! Кто завоюет её, тот и победит. И сторонники дестабилизации это прекрасно понимают. Но порой бывает так, что власти, сами того не желая, помогают им в этом.

Люди гибнут за… хиджаб

В последнее время одной из наиболее опасных профессий в республике, помимо сотрудников правоохранительных органов и духовенства, стали преподаватели и директора школ. Наиболее резонансным стало убийство в июне этого года ректора Института теологии и международных отношений Максуда Садикова. А месяц спустя — 6 июля во дворе собственного дома был убит директор средней школы села Советское Магарамкентского района 59-летний Сидикуллах Ахмедов. «Очевидно, — как писала по этому поводу газета «Дагестанская правда», — директору школы не простили, что он занимал активную позицию, как защитник светских порядков. Его обвиняли в том, что он запрещает ученицам своей школы носить хиджаб. Это не первое убийство директора школы в Дагестане, совершенное по религиозным мотивам. В прошлом году была убита директор Шамхальской школы. В качестве мотива убийства также называли запрет на ношение хиджаба». Причиной убийств заслуженных педагогов стали идеологические, религиозные мотивы, а поводом — традиционный головной убор мусульманок. За что же в действительности гибнут люди?

Мне непонятно упорство, с которым многие педагоги и чиновники из республиканского образовательного ведомства, запрещают ношение ученицам хиджабов. Если ссылаться на светский характера государства, то почему тогда в школах и госучреждениях соседнего федерального субъекта – Чечни, женщины и девушки в обязательном порядке должны быть с покрытыми головами? Кстати, это никак не отражается на результатах учёбы или работы чеченок. И террористок смертниц от этого там не стало больше. Скорее наоборот. По оценкам военных, в Чечне количество противоправных актов сократилось за первое полугодие 2011 года в 1,6 раз, в Дагестане же оно наоборот выросло более чем в 2 раза. Очевидно, запреты объясняются твёрдыми идеологическими установками и личной убеждённостью «держать и не пущать» религию в школы на местах.

Противостояние светских норм и устоявшихся взглядов с требованиями верующих, число которых в Дагестане неумолимо растёт, способствует эскалации и без того непростой обстановки в республике. С одной стороны мы видим почтенных людей, воспитанных в период «славного советского» (атеистического) прошлого, которое принесло дагестанцам много реальных, в основном материальных благ, с другой – традиционалистов, людей, чьи взгляды неразрывно связаны с религиозными корнями и духовными ценностями народа (Вспомните характерный плакат на въезде в центр села!) Представители этого направления, считающие, что будущее за ними, не впечатляются разрушающимися памятниками достижений социализма прошлых лет. (Может быть, нам, русским, тоже стоит задуматься: верной ли дорогой идём мы сами, или вот уже более 90 лет блуждаем в потёмках, ведя за собой или (страшно подумать!) сбивая с пути другие народы? Православную Российскую империю разрушили, а интернациональный коммунистический рай на земле так и не построили…)

На мой взгляд, власти проводят ошибочную политику, которая учитывая специфику Северного Кавказа, должна строиться иначе. Неразумно, например, на мой взгляд, запрещать всё, что вызывает непонимание или неприятие, связанное с воспоминаниями о «религиозном мракобесии», десятилетиями внушаемое советской властью. Будь то платки-хиджабы, тюбетейки, бороды, выступления духовных лидеров по телевидению или уроки по основам традиционной религии в школах. Да и каков смысл запрещения, если кругом только и слышны призывы к всеобщей толерантности и веротерпимости? Так зачем же самим провоцировать недовольства, устраивать «охоту на ведьм»? С Европы, откуда нас больше всего призывают к толерантности, брать в данном случае пример не следует. У нас другие традиции и идеалы. Если европейские мусульмане, которые в своём большинстве являются во Франции, Италии или Германии гостями, должны, безусловно, прислушиваться к мнению хозяев, то их российские единоверцы живут на своих родовых землях испокон веков, являются нашими согражданами. Их предки бок-о-бок сражались на фронтах с нашими дедами-прадедами, отстаивая независимость общей Родины. Но порой некоторые доморощенные «специалисты» готовы сгоряча записать в экстремисты и ваххабиты всех инаковерующих и инакомыслящих. Сообщениями о таких фактах пестрят оппозиционные дагестанские газеты.

Упрямство, помноженное на элементарную религиозную безграмотность, может стоить стране очень дорого. И ссылки некоторых чиновников на светский характер государства, Конституцию, не являются веским аргументом в споре с традиционалистами. Вести конструктивный диалог с ними на этой базе не получиться. Для традиционалистов куда значимее будут цитаты из Корана и примеры из родной истории. В любом случае надо действовать очень аккуратно, не оскорбляя религиозных чувств верующих. На Северном Кавказе это – гремучая смесь, состав которой надо бы подобно студенту – химику досконально изучить, прежде чем, размахивая Конституций, подносить к ней горящую спичку!

Разумные уступки законным пожеланиям сограждан – это реальный шаг навстречу гражданскому миру и согласию. Например, на родине имама Шамиля – в дагестанском селе Гимры девочки ходят в школу в платках-хиджабах. Местная власть сделала уступку крепкой мусульманской общине, сочтя её просьбу разумной, взамен приобретя столь необходимый авторитет. Позитивно, хотя и медленно, решается этот простой вопрос и в Ингушетии, где, по оценке военных, активность боевиков снизилась за первое полугодие 2011 ода в 5(!) раз. Очевидно, что во многом благодаря комплексному и гибкому подходу к решению проблемы экстремизма в первую очередь среди молодёжи.

«Мама, я хочу в рай!»

В Дагестане известны несколько случаев ухода из дома подростков в леса, когда одной из причин они называли запрет родителей или учителей следовать им своим религиозным взглядам, соблюдать обряды. Несерьёзным, надуманным этот вопрос может показаться, если смотреть на него глазами московского обывателя. А для жителей Дагестана он стоит куда острее. На улицах Махачкалы развешаны плакаты по типу «Их разыскивает милиция» с портретами потенциальных смертниц и смертников числом несколько десятков. В абсолютном большинстве это молодые люди 18-30 лет. Половина из них – девушки. Почти все — в хиджабах. (Не разрешали? Так получите!) Самая запоминающаяся из них — фотография 14-летней Маликат Газиевой из вполне благополучной интеллигентной семьи, оставившей ошарашенным родителям дома записку: «Мама, я хочу в рай! Аллаху акбар!»

Я думаю, что главной причиной омоложения экстремизма, оттока молодёжи в леса, являются вовсе не деньги или отсутствие работы, как в этом очень хотят нас убедить, и даже не юношеский протестный максимализм и партизанская романтика. Причина скорее в отсутствии между занятыми собой родителями и детьми, нормального взаимопонимания, тёплых доверительных отношений. Ведь детям, часто так и не получившим от родителей ответа на главные вопросы бытия – ради чего собственно стоит жить, объяснять это берутся посторонние люди, которые прекрасно знают, что сказать на волнующую тему подростку. И проблема это не только Дагестана, Северного Кавказа, но и всей России. Примеры? Да сколько угодно. Те же «русские ваххабиты» Тихомиров, Хорошева, Раздобудько, Двораковский… Честное слово, не верю, что они приняли ислам, а затем стали ваххабитами из-за денег. Тут что-то другое, типа поиска истины, смысла жизни. Не дали им этого в своё время ни в светской школе, ни в атеистических семье.

На эту тему я разговаривал и с имамом Джума-мечети – главным религиозным центром Махачкалы Мухаммад-Расулом Саадуевым и с настоятелем единственного православного храма в Махачкале – протоиереем Николаем Стенечкиным. Оба они считают, что говорить с детьми о вере, о Боге, о том, что такое правда и справедливость, учить их различать добро и зло нужно с пелёнок. Семь с половиной десятилетий советской власти в этом отношении – время упущенных возможностей, которые сейчас трудно наверстать. Следы этой бездуховности обнаруживаются везде, где льётся кровь, идёт война. Потому что место, которое должен занять в сердце человека Бог, занимает кто-то другой. Не в этом ли главная причина всех войн и нестроений? Именно крепкая вера, твёрдые духовные знания – тот самый антидод, способный обезвредить сектантскую, ваххабитскую отраву, которую льют в сердца и души молодёжи пришлые люди с длинными белыми бородами.

Cui prodest? Cui bоnо?

Сопоставляя всё увиденное за время своей очередной кавказской командировки своими глазами, становилось ясно, как сильно искажается некоторыми СМИ информация о событиях в Дагестане. Как говорил знаменитый римский юрист Кассиан Лонгин Равилла, живший в I веке нашей эры: «Cui prodest? Cui bоnо?» — «Чтобы раскрыть преступление, думай, кому это может быть выгодно?» Кому же выгодно нагнетать обстановку вокруг Дагестана, на примере «ваххабитского» села Губден?

Без сомнения, бандитам. В их интересах запугать население, показать своё всевластие и всемогущество, убедить, что ситуация может решаться только таким, силовым путём. И никак иначе. Но почему власти и особенно силовики, верят этому блефу, чем фактически подыгрывают экстремистам? Ведь провести мониторинг ситуации на местности, изучить обстановку, на самом деле не так и сложно. А сделанные из неё выводы прямиком ведут к разрядке обстановки, а не к её эскалации.

Ведь любая война начинается с конфликта, со столкновения интересов сторон. И задача истинного миротворца, разобравшись в природе противостояния, избежать столкновения. По обе стороны баррикад находятся люди, и чем больше общего их связывает, сближает, тем меньше шансов начаться войне.

Не берусь давать какие-то советы, но разве исчерпали себя такие формы народной дипломатии, как постоянные встречи, обмен мнениями между представителями власти, силовых структур и жителями тех населённых пунктах, где складывается такая же, как в Губдене ситуация. Перманентное посещение военными полицейскими и прокурорскими работниками школ, детских садов, участие в уроках мужества, культурных и праздничных мероприятиях. Периодическое выступление людей в форме на телеканалах и в печати с рассказом о миротворческих целях и правоохранительных задачах, которые им приходиться выполнять в интересах мирных граждан. Или даже разумная помощь военных местным жителям в проведении сельхозработ. Наконец, совместные намазы в мечетях. А кто запрещает эксплуатировать бессмертную тему участия дагестанцев в Великой Отечественной войне, восстановление Родины в послевоенный период, ведь вся фактура на примере воинского мемориала в Губдене на лицо! Любой имам подтвердит, что все погибшие на фронте воины мусульмане стали шахидами, т.е. попали в «сады Аллаха» – туда, куда так настойчиво зовут доверчивую молодёжь ваххабитские эмиссары, предлагая за это стать им живыми бомбами.

К сожалению, на практике чаще всего бывает так — военные — сами по себе, местные – сами. Но фактически те и другие — представители одного народа, одной веры. И противоречий между военными и милиционерами с одной стороны и мирным, гражданским населением Дагестана с другой, в действительности гораздо меньше, чем их пытаются представить радикалы. В Губдене проживают в основном даргинцы, их немало и среди военнослужащих батальона, несущего здесь службу. Изучал кто-нибудь эту ситуацию с данной позиции? Проще, конечно, смотреть на мир через прицел, подозревать всех окружающих в противоправных действиях, следуя подсказке всемогущих СМИ. И тогда вполне оправданным будет, ощетинившись пулемётами, настроить баррикад и совершать в посёлок рейды исключительно с целью проверки паспортного режима, а потом гадать, кто и зачем бросает в расположение заставы по ночам камни – такова, увы, на сегодняшний день роль военных в Губдене.

Может быть, сказывается опыт Чечни, где большинство солдат и офицеров батальона проходили службу, занимаясь умиротворением населения? Но ситуация в Губдене, Дагестане иная, чем там, и здешний народ нуждается не в умиротворении, а скорее во внимании и в урегулировании конкретных, часто решаемых на месте вопросов. В основу этого процесса должны быть положены взаимное доверие, подтверждённое конкретными делами.

Руководство страны пытается компенсировать отсутствие таких дел деньгами, затыкая «дыру» финансовыми вливаниями в явно паразитирующую на этом экономику региона и наращиванием войсковой и полицейской группировки. Но способны ли эти два явно изношенных рычага остановить сползающий в пропасть гражданской войны Дагестан? Неужели, кроме денег и штыков мы ничего не можем дать нашим соседям? Ключ к развязке событий находится в Москве – чем быстрее там поймут это, тем будет лучше.

Русские должны сохранить общегосударственное лидерство, вернуть авторитет мудрого «старшего брата», для чего, вслед за «младшими братьями», им необходимо заняться возрождением национального самосознания. Это, пожалуй, единственный мирный путь выхода с территории нестабильности.

Роман Илющенко

Подполковник